белинский о романе гончарова обыкновенная история
Белинский о романе Гончарова «Обыкновенная история»
В обзорной статье «Взгляд на русскую литературу 1847 года», подводя литературные итоги, Белинский с удовлетворением отмечал: «Прошлый 1847 год был особенно богат замечательными романами, повестями и рассказами». Прежде всего проницательный критик отметил произведения начинающих писателей – помимо «Обыкновенной истории», первый рассказ знаменитых «Записок охотника» («Хорь и Калиныч») и роман «Кто виноват?» Искандера. Это был псевдоним Александра Ивановича Герцена.
Герцен, следующий за ним Н.Г. Чернышевский, а в западной литературе – Вольтер, Дени Дидро, Джонатан Свифт принадлежат к числу писателей-идеологов: «Их деятельность образует особенную сферу искусства, в которой фантазия является на втором месте, а ум – на первом». Авторы-просветители верят в силу человеческого разума, своими творениями они хотят раскрыть несправедливость и нелепость окружающего мира и убедить умных читателей изменить ее: «У них определенная и ясно осознанная цель впереди всего, а поэзия – только средство к достижению этой цели. Поэтому доступный их таланту мир жизни определяется их взглядом на жизнь…»
Заботы дня не могут не наложить печать на суждения критика. Так, сурово осудив Петра Адуева-человека за то, что последний «заел век» своей жены, Белинский вслед за тем выражает упование на то, чтобы подобных ему дельцов «дай Бог, чтобы было больше» – деловые энергичные люди нужны тогдашней отсталой стране. Равным образом он стремится вынести приговор даже не столько самому младшему Адуеву, сколько всему типу лишнего человека, «породе, к которой принадлежит этот романический зверек». «Удар романтизму, мечтательности, сентиментальности» Белинский считал главной задачей современной литературы и критики.
Виссарион Григорьевич призвал обратить внимание на стиль Гончарова: «К особенным его достоинствам принадлежит… язык чистый, правильный, легкий, свободный, льющийся. Рассказ г.Гончарова в этом отношении не печатная книга, а живая импровизация. »
Белинский о романе «Обыкновенная история»
Анализ романа И.А. Гончарова «Обыкновенная история»
В обзорной статье «Взгляд на русскую литературу 1847 года», подводя литературные итоги, Белинский с удовлетворением отмечал: «Прошлый 1847 год был особенно богат замечательными романами, повестями и рассказами». Прежде всего проницательный критик отметил произведения начинающих писателей – помимо «Обыкновенной истории», первый рассказ знаменитых «Записок охотника» («Хорь и Калиныч») и роман «Кто виноват?» Искандера. Это был псевдоним Александра Ивановича Герцена.
Герцен, следующий за ним Н.Г. Чернышевский, а в западной литературе – Вольтер, Дени Дидро, Джонатан Свифт принадлежат к числу писателей-идеологов: «Их деятельность образует особенную сферу искусства, в которой фантазия является на втором месте, а ум – на первом». Авторы-просветители верят в силу человеческого разума, своими творениями они хотят раскрыть несправедливость и нелепость окружающего мира и убедить умных читателей изменить ее: «У них определенная и ясно осознанная цель впереди всего, а поэзия – только средство к достижению этой цели. Поэтому доступный их таланту мир жизни определяется их взглядом на жизнь…»
Заботы дня не могут не наложить печать на суждения критика. Так, сурово осудив Петра Адуева-человека за то, что последний «заел век» своей жены, Белинский вслед за тем выражает упование на то, чтобы подобных ему дельцов «дай Бог, чтобы было больше» – деловые энергичные люди нужны тогдашней отсталой стране. Равным образом он стремится вынести приговор даже не столько самому младшему Адуеву, сколько всему типу лишнего человека, «породе, к которой принадлежит этот романический зверек». «Удар романтизму, мечтательности, сентиментальности» Белинский считал главной задачей современной литературы и критики.
Виссарион Григорьевич призвал обратить внимание на стиль Гончарова: «К особенным его достоинствам принадлежит… язык чистый, правильный, легкий, свободный, льющийся. Рассказ г.Гончарова в этом отношении не печатная книга, а живая импровизация. »
► Читайте также другие статьи по теме «Анализ романа И.А. Гончарова «Обыкновенная история»:
Критика о романе «Обыкновенная история» Гончарова: отзывы Белинского и др. (анализ, суть, смысл романа)
 |
| Свидание Адуева с Наденькой. Художник В. Минаев |
Роман «Обыкновенная история» Гончарова был впервые опубликован в 1847 году и почти сразу стала предметом пристального внимания критики.
В этой статье представлена критика о романе «Обыкновенная история»: отзывы знаменитых критиков Белинского, Дружинина, Григорьева и др. (анализ, суть, смысл произведения).
Смотрите:
— Краткое содержание романа
Критика о романе «Обыкновенная история» Гончарова, отзывы Белинского и др. (анализ, суть, смысл романа)
Резензия в газете «Санкт-Петербургские ведомости»:
«. Роман хорош. В молодом авторе есть наблюдательность, много ума; идея кажется нам немного запоздалою, книжною, но проведена ловко. Впрочем, особенное желание автора сохранить свою идею и растолковать ее как можно подробнее придало роману какой-то особенный догматизм и сухость, даже растянуло его. Этого недостатка не выкупает и легкий, почти летучий слог г-на Гончарова. Автор верит действительности, изображает людей как они есть. Петербургские женщины вышли очень удачны. »
(анонимный автор под псевдонимом «Н. Н.», «Санкт-Петербургские ведомости», 13 апреля 1847, № 81)
Рецензия в журнале «Отечественные записки»:
«. Г-н Гончаров большой мастер рисовать народные сцены и народные характеры; у него вы видите замечательный талант в создании женских характеров; он принадлежит к числу очень и очень немногих наших писателей, отличающихся неподдельным юмором, у него, наконец, вы находите в высокой степени художественную отделку частностей в отношении к языку, какой редко встретишь у наших писателей, и в отношении самой обрисовки действия, исключающей всякое участие личности автора в том, что он описывает. Сверх того, роман г-на Гончарова имеет то достоинство, что его можно прочесть несколько раз — великое достоинство для романа!
. [Наденька] принадлежит к числу редких, ясно осознанных автором и художественно написанных характеров. Характер Надиньки не так прост, как кажется с первого раза: она ни мечтательна, ни исключительно весела, она ни вздыхает, ни смеется долго, она способна полюбить и очень скоро может разлюбить. В ней много крайностей, много увлечения, много веселости, много нежности и много каприза. Чтоб представить такую женщину в двух-трех сценах — надобно великое уменье.
. От наблюдательности г-на Гончарова не ускользает ни одно малейшее движение Евсея, Аграфены, дворника, его жены, ямщика, лодочников. Эти черты наблюдательности тем больше вас поражают, что рядом с ними в то же время главное действие продолжается само собою, идет своим путем; они только перебегают по сцене действия как легкие, неуловимые огоньки, или, лучше, как разнородные, разнохарактерные голоса в толпе. Это разнообразит картины романа и делает эффект их на читателя разностороннее. »
(неизвестный автор, рецензия в журнале «Отечественные записки», 1848 г, №3)
«Читавшие повесть господина Гончарова, конечно, заметили, с какою тонкою наблюдательностию, как метко и верно изобразил он отношения Евсея к Аграфене. Мысль представить чувство любви в форме грубой, такая мысль оригинальна; в первый раз она выражена в поэтическом произведении, притом мастерски. Вот все, что, в главном и существенном, можно сказать об эпизоде любовных отношений Евсея к Аграфене. »
(В. Г. Белинский, «Современные заметки,» 1847 г., № 5)
«Он [Гончаров] поэт, художник и больше ничего. У него нет ни любви, ни вражды к создаваемым им лицам, они его не веселят, не сердят, он не дает никаких нравственных уроков ни им, ни читателю; он как будто думает: кто в беде, тот и в ответе, а мое дело сторона. Из всех нынешних писателей он один, только он один приближается к идеалу чистого искусства, тогда как все другие отошли от него на неизмеримое пространство — и тем самым успевают. Все нынешние писатели имеют еще нечто, кроме таланта. у г-на Гончарова нет ничего, кроме таланта; он больше, чем кто-нибудь теперь, поэт-художник.
К особенностям его таланта принадлежит необыкновенное мастерство рисовать женские характеры. Он никогда не повторяет себя, ни одна его женщина не напоминает собою другую, и все, как портреты, превосходны. И каждая из них в своем роде мастерское, художественное произведение. Женщины г-на Гончарова — живые, верные действительности создания. Это новость в нашей литературе.
Тетка героя романа — лицо вводное, мимоходом очерченное, но какое прекрасное женское лицо! Как хороша она в сцене, оканчивающей первую часть романа!
Мать молодого Адуева и мать Надиньки — обе старухи, обе очень добры, обе очень любят своих детей и обе равно вредны своим детям, наконец, обе глупы и пошлы. А между тем это два лица совершенно различные: одна барыня провинциальная старого века, ничего не читает и ничего не понимает, кроме мелочей хозяйства; словом, добрая внучка злой госпожи Простаковой; другая барыня столичная, которая читает французские книжки, ничего не понимает, кроме мелочей хозяйства; словом, добрая правнучка злой госпожи Простаковой. В изображении таких плоских и пошлых лиц, лишенных всякой самостоятельности и оригинальности, иногда всего лучше выказывается талант, потому что всего труднее обозначить их чем-нибудь особенным.
Петр Иваныч — не абстрактная идея, живое лицо, фигура, нарисованная во весь рост кистью смелою, широкою и верною. Петр Иваныч по-своему человек очень хороший; он умен, очень умен, потому что хорошо понимает чувства и страсти, которых в нем нет и которые он презирает; существо вовсе не поэтическое, он понимает поэзию в тысячу раз лучше своего племянника. Петр Иваныч эгоист, холоден по натуре, неспособен к великодушным движениям, но вместе с этим он не только не зол, но положительно добр. Он честен, благороден, не лицемер, не притворщик, на него можно положиться, он не обещает, чего не может или не хочет сделать, а что обещает, то непременно сделает. Словом, это в полном смысле порядочный человек, каких, дай Бог, чтоб было больше.
Придуманная автором развязка романа портит впечатление всего этого прекрасного произведения, потому что она неестественна и ложна. в отношении же к герою романа эпилог хоть не читать. Как такой сильный талант мог впасть в такую странную ошибку?
Несмотря на неудачный, или, лучше сказать, на испорченный, эпилог, роман г. Гончарова остается одним из замечательных проиведений русской литературы. К особенным его достоинствам принадлежит, между прочим, язык чистый, правильный, легкий, свободный, льющийся. Рассказ г. Гончарова в этом отношении не печатная книга, а живая импровизация. Некоторые жаловались на длинноту и утомительность разговоров между дядею и племянником. Но для нас эти разговоры принадлежат к лучшим сторонам романа.»
(В. Г. Белинский, «Взгляд на русскую литературу 1847 года», 1848 г.)
А. В. Дружинин:
«. Гончаров любит юмор и воспроизводит его в своих сочинениях; но он не жертвует ему своими воззрениями и убеждениями, не доводит его до тех пределов, которые несовместны с его собственным, авторским взглядом на вещи. Напротив того, наш автор, не чуждый сатиры, даже иногда переходя на сторону лиц насмешливых и чрезмерно положительных, никогда не отклоняется от своей собственной дороги, смело и честно держась за все, что кажется ему милым, любезным, благородным и поэтическим. Взяв талант Гончарова не по частям, не по страничкам, а во всей массе его произведений, мы не обинуясь называем его талантом самостоятельным, положительным, в здравом смысле слова, высказывающим то, что надобно высказать, независимым в своих проявлениях, поэтическим в своей оригинальности.
. Ни один из романов, написанных по-русски, не подходит к «Евгению Онегину» ближе «Обыкновенной истории». В обоих произведениях видим мы ясную, тихую, светлую, но правдивую картину русского общества, в обоих русская природа изображена превосходно, в обоих действуют русские люди в их спокойном, повседневном состоянии, в обоих разлит один примирительно-отрадный колорит, в обоих нет ни лести, ни гнева, ни идиллий, ни преднамеренного свирепства, ни утопии, ни мрачных красок. Г-н Гончаров воспитан на Пушкине и предан его памяти, как памяти отца и наставника. Но натура его, совершенно отличная от пушкинской натуры и замечательная сама по себе, обусловливает различие между поэзиею обоих писателей. Оттого в „Обыкновенной истории” и нет ничего заимствованного, придуманного, подражательного.
Я русский писатель, говорит нам г-н Гончаров, и, сознавая себя лицом здраво-практическим, вменяю себе в обязанность действовать там, где судьба меня поставила. В простой, тихой жизни, которую в моде называть пошлой и бесцветной жизнью, вижу я не одну пошлость и не одну бесцветность. Эта жизнь удовлетворяет меня, умного и даровитого человека, значит, в ней есть поэзия, есть сторона положительно привлекательная и заслуживающая бесконечного изучения. Я пойду впредь по своему пути и буду черпать вдохновение из источников, меня окружающих, и стану действовать в той среде, в которую я поставлен судьбою. Я намерен смотреть на русскую жизнь с той самой точки зрения, против которой неутомимо свирепствовали все любители отрицания. Я люблю прозу жизни оттого, что способен видеть в ней нечто большее, чем проза. Мне милы тихие картины чисто русской природы, и мои сочинения покажут, почему эти картины мне милы. Я понимаю поэзию жизни в простых, обыденных событиях, в нехитрых привычках, в страстях самых немногосложных. Меня пленяет то, что до сих пор не пленяло почти ни одного русского художника: я умею говорить от сердца о скромных интересах петербургского чиновника, о философии положительного мудреца Петра Ивановича, о первой любви никому не известной барышни, о крошечных драмах, совершающихся где-нибудь за чайным столом, или в палисаднике петербургской дачи, или за дверью такого-то департамента, или на темной лестнице высокого каменного дома. И это еще не все: дайте мне времени и слушайте меня со вниманием, я сообщу вам нечто еще более новое.»*
(А. В. Дружинин «Прекрасное и вечное», журнал «Современник», 1856 г., №1. отд. III)
*По поводу этой статьи Дружинина Гончаров писал Н. А. Некрасову (10 января 1856 г.):
«. в ней так много угадано и объяснено сокровеннейших моих стремлений и надежд!»
А. А. Григорьев:
««Обыкновенная история» Гончарова, — может быть, лучшее произведение русской литературы со времени появления «Мертвых душ», первый опыт молодого таланта. по простоте языка достойный стать после повестей Пушкина и почти наряду с «Героем нашего времени» Лермонтова, а по анализу, по меткому взгляду на малейшие предметы вышедший непосредственно из направления Гоголя. »
(А. А. Григорьев, «Московский городской листок», 28 марта 1847 г., № 66)
«Матушка Александра Федорыча. это просто добрая женщина, хоть не простая женщина, русская деревенская барыня, которая беззаветно и непосредственно любит сына, подчиняется его влиянию, живет его волею, прощает и забывает все, не смеет жаловаться — но в которой уничтожение собственного эгоизма дошло до уничтожения понятия всякого долга нравственного до того, что она готова потакать всякой сыновней мерзости.
. В этой доброй матушке — fatum Александра — все его наклеенные понятия о том, что 1) родных должно любить как родных, не видавши в глаза; 2) что в человеке нет чувства, если он не вешается на шею и не ломает стульев, хотя бы казне в убыток, как учитель истории в гоголевском «Ревизоре»; 3) что есть на свете добрые и злые люди, которых тотчас же отличишь, как будто по ярлыкам, — все эти понятия связаны с понятиями того тесного мира, в который заключила его нестрогая любовь матушки.
. [Петр Иванович Адуев] человек, что называется, положительный. человек благородный, не отказывающий племяннику даже в деньгах, но вместе с тем предупреждающий его, что это всегда нарушает согласие между порядочными людьми. Это не демон, желающий разочаровать человека, — он, во-первых, никогда не хочет ни к кому ни с чем навязываться, даже и с разочарованием, а во-вторых, он сам потом запутывается в сетях своей собственной лжи или, лучше сказать, во лжи мнимой цивилизации, и притом же в нем не погасли человеческие чувства потолику, поколику они не противоречат расчетам.
[Наденька] Это уж не покорное дитя домашней и городской цивилизации, это капризная девчонка, которая и зла и добра, и проста и лукава, и ждет человека с тайным трепетом молодого, бьющегося от жажды любви сердца, и мучит его своенравием, и так мило дразнит его. Чудная, капризная девочка — она выше и Александра с его неистовствами, и Петра Иваныча с его холодным рассудком; в ней есть такт женщины, который запрещает ей дурачиться как первый; в ней есть сердце, которого существование довольно смутно только постигается вторым; в ней есть все, все, что составляет пищу для добра и зло для жизни. Понятно, почему она и полюбила и разлюбила так скоро героя романа — полюбила она его потому, что полюбила первый трепет страсти; разлюбила очень легко, потому что другой образ заслонил его своим блеском. Такие существа, как Надинька, созданы властвовать, а между тем жадно ищут подчиняться; подчиняются беззаветно, всегда не иначе как равнодушной, самосознающей силе, и то ненадолго. Натура влечет их вперед, вперед. »
(А. А. Григорьев, «Московский городской листок», 29 марта 1847 г., № 67)
«Явилось дарование примечательное, яркое, но, да позволено будет сказать прямо, дарование чисто внешнее, без глубокой мысли в задатке, без истинного стремления к идеалу, дарование г-на Гончарова, которое, так или иначе, ответило на эту потребность, как могло и как умело, — и вот объяснение необыкновенного успеха «Обыкновенной истории», произведения, отделанного в частностях и подробностях, сухого до безжизненного догматизма по основной идее, построенного в виде самой искусственной аллегории. Много нужно было таланта для того, чтобы читатели забывали в романе явно искусственную постройку. »
(А. А. Григорьев, «Русская литература в 1851 году», журнал «Москвитянин», 1852 г.)
«. Только талант г-на Гончарова мог дать известный блеск самой фальшивой мысли. »
(А. А. Григорьев, статья «Русская изящная литература в 1852 году», журнал «Москвитянин», 1853 г.)
«Блестящие произведения г-на Гончарова. обличают художника несомненного, но художника, у которого анализ подъел все основы, все корни деятельности. »
(А. А. Григорьев, статья «Обозрение наличных литературных деятелей», журнал «Москвитянин», 1855 г., т. IV. № 15/16)
«Они [Александр и Лизавета Александровна] целые дни проводят наедине, между тем как положительный Петр Иванович занят своими делами. Будь племянник менее честен и более догадлив, он при сем случае легко мог бы преподать практическому дяде важный урок, так что Петр Иваныч, несмотря на всю свою рассудительность и систематичность, конечно, разгорячился бы и невольно схватился бы за лоб свой. Но племянник не догадался, может быть к некоторому тайному неудовольствию прекрасной тетушки.
. Нет. прелести, теплоты создания, нет почти ничего возбуждающего сочувствие и живой интерес со стороны читателя. Это не повесть, а скорее холодное рассуждение в лицах на заданную тему, скрывающую в себе притом мысль ложную, тонкий парадокс, которому автор тщетно силится придать неоспоримость аксиомы.
Он [Петр Иванович] не зол, но и доброты его ни в чем не проявляется; он не подлец, но автор не привлек нас к этому характеру ни одним великодушным поступком его: повсюду виден в нем если не отвратительный, то сухой и холодный эгоист, человек почти совершенно бесчувственный, измеряющий счастие и несчастие людское одними лишь денежными приобретениями или потерями.
. видя, с какой любовью и сосредоточенностью рисует автор характер Петра Ивановича, как бы влагая в уста его собственные суждения и собственный взгляд на предметы, замечая старание его опошлить всякое сердечное движение Александра, всякий порыв чувств его, столь свойственные и извинительные молодости, не можем не заключать и о другом, по-видимому, гораздо сильнейшем желании автора, именно доказать, что все порядочные люди должны походить на Петра Ивановича, тогда как Петр Иванович машина, мастерски слепленный автомат, а не живой человек.
А. Д. Галахов:
«В произведении талантливого автора, как и во всяком поэтическом произведении, отличим идею от формы. Мысль автора — противопоставить два направления жизни: романтическое (в лице Александра Федорыча) и практическое (в лице его дяди, Петра Иваныча). Несмотря на преобладание в повести эпического характера, при котором автор мог бы, кажется, оставаться лицом совершенно посторонним, чуждым участия в созданном им событии, иногда тон рассказа, а чаще подбор обстоятельств явно показывают, что он склоняется на сторону Петра Иваныча и враждует Александру Федорычу.
Все действия Петра Иваныча заключены в пределах рассудочности: он даже не сумел сделаться широким себялюбцем — эгоизм его узок. Напрасно хвалится он перед племянником, что он следит за современными вопросами и читает постоянно три-четыре иностранные журнала: к чему привело его это чтение? К бессилию освятить ежедневные хлопоты каким-нибудь широким замыслом, поставить впереди коммерческих расчетов достойную цель жизни! Жена Петра Иваныча зачахла, что весьма естественно, ибо чахнет живущее подле узкого эгоизма и холодной положительности, которой позволено существовать на свете под одним только условием — как противоположному полюсу романтизма, доходящего в иперболическом развитии до чрезвычайно смешного. Нет, пусть при людях останется романтизм, если уж он необходимо должен переходить в такое деловое направление, какова положительность Петра Иваныча!
Что касается до художественного исполнения, оно обнаруживает замечательный эпический талант; характер романа резко отличается объективным, скульптурным изображением действительности, что нынче очень редко. Автор понимает свою силу, которая вся состоит в искусстве описательном и подчас употребляет ее во зло, то есть: дает ей больше воли, чем бы следовало, останавливаясь очень долго на изображении кой-каких предметов, например горящей рукописи, грозы в деревне.
. Первый [недостаток романа] — отсутствие трагизма, который вытекает из глубокого чувства человеческих страданий: роман г-на Гончарова, с начала до конца, проникнут комизмом, от которого автор и не должен, да и не может освобождаться, потому что таково природное направление его таланта. Второй [недостаток романа] — величина сочинения: автор пишет так умно, что длинные разговоры дядюшки с племянником не кажутся (только что не кажутся) длинными; но для разумеющего читателя несоразмерность между двумя частями романа очевидна: вторая половина некоторым образом убивает первую, т. е. ослабляет впечатление, ею производимое. Наконец, третий недостаток — лицо Петра Иваныча: оно решительно не типическое, а созданное для выказания смешных сторон романтизма. Полного человека в нем нет: в нем одна только сторона — та, которою он обращается к романтизму своего племянника. »
(А. Д. Галахов, обзор «Русская литература в 1847 году» в журнале «Отечественные записки», 1848 г., №1)
Рецензия в журнале «Пантеон и репертуар русской сцены»:
«. Между г-ном Гончаровым и Пушкиным есть нечто родственное, есть аналогия, проистекающая из одинакового настроения духа, из одинакового взгляда на искусство.
Г-н Гончаров, подобно Пушкину, по преимуществу художник; у него форма преобладает над идеей, или, лучше сказать, идея так тесно слита с формою, что трудно отделить одну от другой, что жаль разорвать эту тесную связь духа и тела: вы даже не вдруг заметите присутствие идеи, так полно поглощена она формою. Из этого наружного, кажущегося преобладания формы проистекают удивительная рельефность характеров, обилие и полнота образов, богатство поэтических картин и художественное воспроизведение природы. И все эти качества вы найдете в г-не Гончарове, как и в Пушкине, хотя не в равной степени. Кроме того, оба писателя глубоко проникнуты народностию, можно сказать, дышат ею: характеры, ими созданные, быт, природа, ими описываемые, вполне и чисто русские. Все лица, ими выведенные, живьем выхвачены из русской жизни.
. Два отдельных романа развиваются в «Обыкновенной истории»; каждый из них имеет своего героя, свою завязку, свой ход, свою развязку, а между тем они тесно связаны между собою, взаимно дополняются, поясняются один другим. Разговоры дяди с племянником составляют мотив, связывающий все, мотив, около которого развиваются, сходятся, переплетаются обстоятельства и лица, как вариации около темы.
«. он [роман] имеет и свою слабую сторону, которая, впрочем, почти всегда соединена с строгою соразмерностию целого и частей, составляющею отличительный характер «Обыкновенной истории». Это — холодность, безучастие автора к судьбе своих созданий: ни одно из лиц романа не согрето особенною теплотою, ни одно из них не оживлено сочувствием: автор как будто стыдится высказать свои чувства, свои мысли, свои убеждения и с гордым равнодушием смотрит на созданный им мир. Этот недостаток отчасти выкупается в «Обыкновенной истории» легким оттенком насмешки и потому не так заметен. »
(неизвестный автор, обзор «Сигналы литературные» в журнале «Пантеон и репертуар русской сцены», 1848 г., т.II, кн.4, отд. IV)
Б. Н. Алмазов:
«Г-н Гончаров, автор двух очень замечательных произведений — романа «Обыкновенная история» и отрывка «Сон Обломова». Они принадлежат к такого рода произведениям, которые непременно требуют разбора, ибо в них дурное так перемешано с хорошим, что не знаешь, сочувствовать ли автору или негодовать на него. Направление его произведений ложное, но у г-на Гончарова такой талант, такая сила творчества, что, читая его роман, незаметно увлекаешься его направлением, смотришь на вещи его глазами и долго по прочтении не выходишь из-под его обаяния.
Даже читатель, хотя бы он был совершенно противуположного направления с г-ном Гончаровым, не может не увлечься Петром Ивановичем. Это герой в истинном значении этого слова. это блестящее олицетворение практического направления. Он не дюжинный денди, не просто деловой человек: нет, в нем натура энергическая. он умеет придать блеск и прелесть самому плохому порядку вещей. Оттого все раздвигается перед ним, все дает ему дорогу, все пред ним преклоняется. Юноши с романтическим направлением, с верою в любовь и дружбу трепещут и бледнеют пред всеоледеняющим холодом его мощных софизмов.
Вообще Александр Федорович. слишком неестествен; автор хотел вывести романтика и мечтателя, но вместо того вывел просто дурака. Это лицо написано по рецепту, составленному тогдашней критикой. В то время критика преследовала мечтателей и идеалистов, которых никогда не существовало и которые жили только в фантазии критиков. Александр Федорович одно из этих лиц. Оттого в нем нет почти ни одной живой черты, и он почти везде является отвлеченной идеей. »
(Б. Н. Алмазов, обзор «Наблюдения Эраста Благонравова над русской литературой и журналистикой», журнал «Москвитянин», 1852 г., т.V, №17)
Л. Н. Толстой
«. Читаю прелестную „Об ист ”»
(Л. Н. Толстой, дневник от 4 декабря 1856 г.)
Д. И. Писарев:
«. Гончаров по плечу всякому читателю, то есть для всякого ясен и понятен. Он везде стоит на почве чистой современной практичности, и притом практичности не западной, не европейской, а той практичности, которою отличаются образованные петербургские чиновники, читающие помещики, рассуждающие о современных предметах барыни и т. п.
. Крупные, типические черты нашей жизни почти умышленно сглажены писателем и, следовательно, ускользают от читателя; зато отделка подробностей тонка, красива, как брюссельские кружева, и, по правде сказать, почти так же бесполезна. Это очень хорошо и трогательно, но это не жизнь, а разве — крошечный утолок жизни. Конечно, таланту Гончарова должно отдать полную дань удивления: он умеет удерживать нас на этом крошечном уголке в продолжение целых сотен страниц, не давая нам ни на минуту почувствовать скуку или утомление; он чарует нас простотой своего языка и свежею полнотою своих картин; но если вы, по прочтении романа, захотите отдать себе отчет в том, что вы вместе с автором пережили, передумали и перечувствовали, то у вас в итоге получится очень немного. Гончаров открывает вам целый мир, но мир микроскопический; как вы приняли от глаза микроскоп, так этот мир исчез, и капля воды, на которую вы смотрели, представляется вам снова простою каплею.
Петр Иванович Адуев, дядя, — неверен с головы до ног. Это какой-то английский джентльмен, пробивший себе дорогу в люди силою своего ума, составивший себе карьеру и состояние и при этом нисколько не загрязнившийся.
Д. С. Мережковский:
«Степень оптимизма писателя лучше всего определяется его отношением к смерти. Гончаров почти не думает о ней. В „Обыкновенной истории” ему пришлось говорить, как умерла мать Александра Адуева. Эта женщина — живой, яркий характер и занимает важное место в романе. Сын присутствует при смерти. А между тем о кончине ее два слова: „она умерла”. Ни одной подробности, ни одного ощущения, никакой обстановки! И так Гончаров пишет в эпоху, когда ужас смерти составляет один из преобладающих мотивов литературы.
Эта черта любви, соединенной с умственной ограниченностью, сразу определяет характер воспитания Александра. Растлевающее влияние крепостного права, впитавшееся в кровь и плоть целых поколений, и теплая, расслабляющая атмосфера семейной любви — таковы условия, в которых проходят детские и отроческие годы Александра Адуева, Райского, Обломова. Праздность, сделавшаяся не только привычкой, но возведенная в принцип, в исключительную привилегию людей умных и талантливых — вот результат этого воспитания. Александр Адуев — это Илья Ильич [Обломов] в молодости, и притом в более ранний период русской жизни.
„Обыкновенная история” — первое произведение Гончарова — громадный росток, только что пробившийся из земли, еще не окрепший, зеленый, но переполненный свежими соками. Потом на могучем отростке один за другим распускаются два великолепных цветка — „Обломов” и „Обрыв”. Все три произведения — один эпос. одна жизнь, одно растение.»
(Д. С. Мережковский, статья «И. А. Гончаров (Критический этюд)», 1890 г.)
И. Ф. Анненский:
«Гончаров неизменный здравомысл и резонер. Сентиментализм ему чужд и смешон. Когда он писал свою первую повесть „Обыкновенную историю”, адуевщина была для него уже пережитым явлением. Резонеров у Гончарова немало: Адуев-дядя, Аянов (в «Обрыве»), Штольц (в «Обломове»), бабушка (в «Обрыве»). Резонерство Гончарова чисто русское, с юмором, с готовностью и над собой посмеяться, консервативное, но без всякой деревянности, напротив, сердечное, а главное, без тени самолюбования. »
(И. Ф. Анненский, статья «Гончаров и его Обломов», 1892 г.)
«Сила этого романа — в резком протесте против идеализма и сентиментализма. Роман читался потому, что вздохи и мечтания о деве, луне и другом романтическом вздоре всем уже надоели и общество почувствовало, что на него повеяло новым духом. Сила романа заключалась именно в его реализме: масса публики услышала новое слово и благоговейно взглянула на нового пророка. Но г-н Гончаров не понял причины своего успеха, не понял, что его выдвинул не талант, то есть способность рисовать картинки, а мысль, идея, тенденция. »
(Н. В. Шелгунов, статья «Талантливая бесталанность», 1869 г.)
Это была критика о романе «Обыкновенная история» Гончарова, отзывы знаменитых критиков Белинского, Дружинина, Григорьева и др. (анализ, суть, смысл произведения).