алекс корунд таежные истории
Андрей Беляев
Андрей Беляев запись закреплена
Андрей Беляев запись закреплена
Андрей Беляев запись закреплена
Андрей Беляев запись закреплена
Андрей Беляев запись закреплена
Андрей Беляев запись закреплена
Андрей Беляев запись закреплена
Андрей Беляев запись закреплена
Андрей Беляев запись закреплена
Медвежий жир, как и все животные жиры, не содержит так любимых всеми полиненасыщенных жирных кислот, это удел растительных жиров. Да ему это и не надо. Главное, что он может обеспечить большого зверя всеми необходимыми, для нормального функционирования организма, веществами, без значительной потери мышечной массы и костной ткани.
Показать полностью. Предки наши жир на анализ не отдавали, они умели логически мыслить – если огромный зверь добрых 4-5 месяцев может жить на собственном жиру в экстремальных условиях российских зим, то этот жир нам обязательно будет полезен. А уже мы, любопытные потомки выяснили, что медвежий жир содержит:
Холин или витамин В4 – этот провитамин является составной частью лецитина и участвует в строительстве наших клеток. Поэтому при травмах или после операций потребность в этом провитамине возрастает, потому медвежий жир незаменим для лечения ран.
Цитамины – природные биорегуляторы. Они регулируют мозговое кровообращение, работу гормональной системы, метаболизм. Оказывают влияние на работу органов и систем в целом.
Фосфолипиды – учитывая, что человеческий мозг на 30% состоит из фосфолипидов, значение их пребывания в медвежьем жире трудно переоценить. Тем более, что фосфолипиды отвечают за целостность структурной формы внутреннего слоя живой клетки. Они отвечают за липидный обмен в организме и растворяют «плохой» холестерин.
Витамины А, Е, D, содержащиеся в медвежьем жире участвуют в обменных процессах организма, борются со свободными радикалами, доставляют кальций по назначению – к костным тканям.
Конечно это не полный состав медвежьего жира, но какое-то представление о полезных свойствах этого продукта дает даже этот краткий список.
Польза и вред медвежьего жира
Давайте начнем с хорошего. Польза медвежьего жира огромная. Прием в профилактических целях поможет:
В период межсезонья избежать бактериальных и вирусных инфекций.
Защитить организм от простуды при переохлаждении.
Предотвратить инфаркт и инсульт, потому что отлично чистит сосуды от холестериновых отложений.
Предотвратит мигрени, потому что улучшает мозговое кровообращение и отток венозной крови и излишней жидкости из мозга, что чаще всего является причиной мигрени.
Предотвратит развитие тромбофлебита, потому что хорошо меняет агрегацию крови, разжижая ее.
В лечебных целях медвежий жир используют в комплексном лечении:
При заболевании легких и верхних дыхательных путей – бронхов, трахеи, носоглотки. Хорошо зарекомендовал себя даже при лечении туберкулеза легких.
При гормонально дисбалансе, вызванном заболеванием щитовидной железы, коры надпочечников, тимуса, яичников и предстательной железы.
При системном заболевании ЖКТ – гастриты, гастродуодениты, язвы желудка и двенадцатиперстной кишки. При заболевании кишечника – энтероколиты, дивертикулез, полипы прямой кишки и при геморрое.
Наружное применение медвежьего жира в составе лечебных мазей или в чистом виде показано:
При артрите, остеохондрозе, растяжении связок, вывихах суставов, при подагре и артрозе.
Для лечения кожных болезней – нейродермита, экземы, псориаза, крапивницы, фурункулеза и т.д.
Навредить жир может только в случае индивидуальной непереносимости продукта,
Подкожный:
Нутряной или висцеральный.
И тот, и другой хорошо плавятся, превращаясь в медвежий смалец, который при температуре ниже 6°С становится твердым, а свыше 20°С мягким, а если чуть подогреть на водяной бане, то и просто жидким. Охлажденный жир белого цвета, а при комнатной температуре приобретает кремовый или серый оттенок. Для лечения и в профилактических целях хороши оба вида.
Медвежий жир для женщин
Редкая женщина не озабочена набором лишнего веса. После рождения первого ребенка меняется гормональный фон женщины, и редко кому удается добиться девичьей стройности. В борьбе за стройную фигуру медвежий жир надежный помощник. Прием жира заметно снижает аппетит, кроме того жир активизирует липидный обмен в организме, благодаря чему запасники подкожного и висцерального жира начинают опустошаться, а фигура стройнеть. Кроме того регулярный прием медвежьего жира поможет женщине:
Медвежий жир для мужчин
Самое ценное в медвежьем жире, это то, что он является мощным иммуномодулятором. Люди, страдавшие на протяжении многих лет от аутоиммунных заболеваний – аллергии, атопического дерматита, ревматоидного артрита, диффузного зоба, начиная регулярно принимать медвежий жир, навсегда распрощались со своими болезнями. Чем медвежий жир особенно ценен для сильной половины человечества:
Что касается репродуктивной системы – аденома простаты тает на глазах, улучшается сперматогенез, а вместе с тем подвижность и жизнеспособность сперматозоидов. Многие пары обрели долгожданное потомство, благодаря лечению медвежьим жиром и бобровой струей.
Прием медвежьего жира увеличивает потенцию даже у возрастных мужчин и у молодых, страдающих эректильной дисфункцией.
Медвежий жир обладает онкопротекторным свойством. Его профилактический прием убережет от рака простаты и прямой кишки, которыми чаще всего заболевают мужчины.
Риск внезапных инфарктов, который подстерегает мужчин в возрасте 40-45 лет, сокращается в разы, так как медвежий жир буквально плавит плохой холестерин, отложившийся на стенках сосудов.
И все остальные общечеловеческие проблемы со здоровьем можно обойти, если принимать медвежий жир курсами в течение года.
Таёжные истории-1. Медвежий террор
*****
(В семи частях; послужили сюжетной основой киносценария «ТАЁЖНЫЕ ЛЕГЕНДЫ» – посылала на конкурс, для кинокомпании «А-МЕДИА». Но будет ли снят фильм – пока не знаю)
МОИМ ЗАМЕЧАТЕЛЬНЫМ ДРУЗЬЯМ
П О С В Я Щ А Ю!
«Погружусь в шелестящий листвы разговор –
Буду слушать тайгу бесконечно,
Чтоб понять и принять необъятный простор,
Тот, что душу врачует навечно.»
(Н.Шубина)
***
Шумит дремучая тайга.
А жить в тайге – совсем не шутка!
Морозы страшные, пурга,
От воя волчьего так жутко. *
ПРЕДИСЛОВИЕ
ОТ АВТОРА
Настоящую таёжную нанайку я увидела первый раз!
«Эка невидаль!» – скажет тот, кто видит их каждый день. Но тогда она была для меня, вчерашней студентки Лит.института, впервые приехавшей на Дальний Восток, неким олицетворением далёкого и загадочного таёжного мира, который почему-то всегда манил меня, хотя родилась и выросла я в большом и красивом городе на жарком юге, в Средней Азии. Фильмов насмотрелась, книг начиталась, и. романтики захотелось. Вот и не побоялась отправиться на край света!
И эти, на первый взгляд, не всегда правдоподобные (и где-то даже жуткие!) истории мне поведала та самая нанайка (а позже – и её муж-охотник) из далёкого рыбацкого посёлка на северо-востоке Приморья, на самом берегу Японского моря.
Мы познакомились с Галиной (так звали мою новую знакомую) в небольшой гостинице во Владивостоке, где я остановилась по приезду в ту (теперь уже такую далёкую!) свою первую дальневосточную осень и прожила три дня, пока устраивалась на работу в одну из сельских школ Приморья. А она приезжала туда по делам и в больницу.
Я отправилась на край земли, мечтая наконец своими глазами увидеть всю эту дальневосточную романтику, которая заворожила меня с детства – наверное, с тех самых пор, как я впервые увидела фильм по книге В.Арсеньева – «Дерсу Узала». А может, она привлекала меня ещё и потому, что здесь так мечтал побывать мой дед по матери, слесарь-краснодеревщик, исколесивший полстраны в поисках заработков, сытой жизни и счастья. Но его мечте не суждено было сбыться (он добрался почти до Алтая), и я, его любимая внучка, словно приняла от него эстафетную палочку.
И нисколько об этом не пожалела!
Я всем сердцем полюбила этот уголок земли – с его неповторимой, суровой и прекрасной природой и так не похожими на моих горячих южных земляков людьми, – на первый взгляд, холодными и немногословными, но подчас такими простыми и как-то по-детски честными и наивными, – видимо, ещё не испорченными большими городами, Европой и Америкой, – с их особым местным говорком и менталитетом, не всегда понимаемыми цивильными европейцами.
А их жизнь достойна и книг, и фильмов, поверьте! Прочитайте эти истории и убедитесь, что это так!
Галина, будучи уже не очень молодой вдовой поселкового рыбака, вышла замуж за русского парня, чуть ли не в сыновья ей годившегося – он был на пятнадцать лет моложе. Но её это не очень, видимо, смущало, да ведь и не было в их небольшом рыбацком посёлке на берегу залива, где она жила с рождения, подходящего ей по возрасту мужика нанайца – всё больше русских семей там жило да совсем ещё молодых парней, приехавших заработать «на рыбе». А этот, её русский Сергей, был, хоть и довольно молод ещё, известным в их местах охотником-промысловиком, серьёзным и немногословным, – как и его отец покойный, и все те, кто подолгу бродят в одиночку по таёжным дебрям. Да и правда: с кем там, в этой глухомани, разговаривать-то?! Там полезнее иногда помолчать да притаиться, коли живым остаться хочешь!
Вот и сошлись они с ним. Видно, так было им на роду написано! Судьба.
И, хоть маленькая и не очень красивая Галина была его полной противоположностью, – не только внешне, но и по характеру, – она была весёлая, болтушка и мастер иногда приврать даже, – жили они на зависть всем: дружно и не бедно, потому что серьёзный охотничий промысел приносил немалые и по тем, «доперестроечным», временам деньги.
А Сергей её не только охотник был знатный, удачливый, но и мужик хоть куда! – непьющий, видный: темноволосый, синеглазый, высоченный, широкоплечий, крепко, но не грубо, не по-топорному, сколоченный, с большими сильными руками, которыми и обнять мог, и избу срубить, и медведя подстрелить-завалить. Скромный и смелый – с детства, вот и поманила его таёжная охотничья бродяжная жизнь, где трусам и слабакам было не место испокон веков, а особенно если ты ещё и на медведей хочешь ходить! Этим трудным делом и отец Сергея, и дед, и прадеды его промышляли – как рассказывали в посёлке – их все «медвежатниками» звали. Разных перевидал он медведей: и чёрных, и коричневых (бурых). И знал от отца и деда: во всех них самое ценное – желчь, жир и мясо, а ещё – лапы. Хитроумные китайцы, соседи наши ближайшие, из них (лап) испокон веков очень ценное лекарство изготавливают, редкое и потому страшно дорогое.
Женившись на Галине (чем она его взяла, никто не мог толком понять, даже он сам! Шутил иногда: «Заколдовала – внучка шамана»!), Сергей перевёз её в свой домик на глухой окраине рыбацкого посёлка, откуда начиналась самая настоящая тайга.
Красотища там была неописуемая! Особенно – в ту пору яркой золотой осени, когда они «поженились» (свадьбы как таковой не было, расписались в Сельсовете – и вся недолга!).
Стояли тихие, тёплые, сухие – погожие дни. Подуставшее за лето солнце уже не так рано всходило из-за пологих хребтов-сопок, поросших пихтами, сосной и елью. Медленно, словно нехотя поднимаясь, расстилало оно по небу румяное своё покрывало и наполняло нежарким светом, теплом и радостной жизнью и дебри лесные, и их маленький домик.
Сергей и сам с детства был влюблён во всю эту необъятную таёжную ширь и глубь, поэтому и не уехал отсюда никуда. И рыбаком не стал, как многие здешние – на побережье: здесь он был своим, а там, в неведомых краях, чужаком был бы, «пришлым» – как говорят обычно про таких, «перекати-полем».
Да и Галина была в этих краях своя: все предки её здесь рождались и умирали. Если и уезжал кто куда-то за новой жизнью, то ненадолго, опять сюда тянуло. Родина!
У Гали были золотые руки: мастерица шить и вязать была она отменная, закончив училище. Делала всё, что ни попросят! Работала давно уже в их крошечном КБО (она в шутку называла его Домом моды!) швеёй и закройщицей, и нахвалиться-нарадоваться на неё не могли непритязательные и особо не искушённые в «большой» моде поселковые женщины.
Поначалу, когда Сергей уходил в тайгу готовиться белковать и соболевать (ловушки-«кулёмы» и изредка капканы делал, дрова заготавливал, питание и снаряжение охотничье себе доставлял и добывал на долгий промысловый сезон в две свои избушки-зимовья: старую – ближнюю, и новую – дальнюю), Галине очень одиноко и скучно было без молодого мужа. Истосковалась, видать, по мужской ласке да и полюбила его – за красоту его, за доброту и заботу. Но работа и немудрёное хозяйство – куры, корова, кошки да собаки – не давали ей сильно скучать, тоже заботы да ласки требовали. А к труду она была сызмальства привыкшая, ничего не боялась и всё умела по дому да по хозяйству делать.
Время то тянулось в ожидании мужа, то летело быстро в делах и заботах, особенно когда наступила ранняя дальневосточная осень – с её короткими днями, туманными утренниками-заморозками и полуденными оттепелями.
. По ночам Галина долго не могла уснуть, прислушивалась к разным шорохам и голосам ночных таёжных зверей и птиц, оставшихся зимовать на родине.
Особенно волновалась она за корову, которая вот-вот должна была первый раз отелиться, и поэтому приходилось выходить к ней даже среди ночи – чтобы помочь в случае трудных родов. Правда, принимать их Галине ещё ни разу не приходилось (и сама тоже никогда не рожала – не дал Бог детишек!), вот и боялась она, что не справится. Мало того, и мужа как назло не было дома, так что помогать в случае чего было некому.
А тут ещё поселковые бабы недавно напугали её: говорят, прямо в огородах и вокруг домов появились огромные следы – видимо, медвежьи. У медведей пятка узкая и стопа в виде треугольника – характерные следочки, не спутаешь с другими!
Вот Галина и вовсе стала бояться: живёт на отшибе, постоянно одна, и в случае опасности какой на помощь никто не придёт – кричи не кричи!
Хорошо, хоть собака матёрая, злая, если что – голос подаст, учуяв лесного зверя, да, может, напугает непрошеного таёжного гостя.
Но что одна лайка сделает, одна против медведя или тигра – не приведи их сюда Господь!? Вот если бы их было двое, как обычно, когда Сергей дома и не забирает одну из них, свою верную четвероногую помощницу, на таёжную охоту! Обещался ещё одну прикупить (с двумя охотиться сподручнее), да не успел.
Стрелять-то она теперь научилась, одно вот только плохо: патронов маловато ей Сергей оставил, не успел побольше в их сельпо закупить – давно завоза не было. А в тайгу он всегда много патронов брал, там они лишними не будут, как и спички да соль.
«Ну уж теперь будь что будет, авось, обойдётся всё!» – думала Галина, надеясь только на везение да на саму себя.
К ночи вдруг поднялся ветер и, как таёжный филин, ухал тяжело где-то в печной трубе, свистел, запутавшись в косматых деревьях.
И Галина долго слушала эту его песню и никак не могла заснуть.
. Крик коровы она спросонья услышала не сразу. И только когда Тунгуска – так звали их корову-кормилицу – выдала в холодную осеннюю ночь ещё один душераздирающий вопль, словно зовя на помощь, испуганная женщина поняла: что-то там случилось и срочно нужна её помощь!
Уже ни минуты не раздумывая, Галина быстро схватила фонарь с керосиновой лампой и выбежала во двор. До неё не сразу дошло, почему не слышно лая их Белухи и самой её нигде не видать (а бегала лайка вольно, где хотела, так как не привыкла смалочку жить на привязи – как другие дворовые поселковые собаки).
Щеколда на двери сарая была откинута, и дверь открыта настежь. Странно! Кто бы это тут похозяйничал?
Войдя в сарай и осветив его, Галина буквально остолбенела.
Их красавица Тунгуска лежала в какой-то тёмной луже (потом уже Галина поняла: кровь!) и уже не кричала, а лишь только стонала: жалобно, негромко и протяжно. А рядом с ней в полумраке возилась огромная лохматая фигура, довольно сопя и урча. Она, сосредоточенно и жадно пожирая новорождённого телёнка, даже не подняла головы, чтобы посмотреть на того, кто мог помешать её ночному пиршеству.
Да это же медведь! – дошло наконец до неё.
А ещё Галина с опозданием поняла: их Белухи нет в живых, раз не подаёт свой звонкий голос – а она никогда не впускала во двор чужаков, будь то человек или зверь какой.
Сама потом не понимая, как ей хватило ума и выдержки тогда не закричать, женщина быстро – насколько позволяли подкашивающиеся от ужаса ноги – выбежала из сарая, в спешке выронив и оставив там фонарь.
Галина не помнила, как она вбежала в дом и в кромешной темноте – свет зажигать она побоялась – на ощупь нашла свою двустволку, стоявшую заряженной.
Потом, дрожа, словно в тропической лихорадке, не совсем ещё соображая, что предпримет дальше, она по тёмному двору, едва освещаемому неярким светом начинающей зарождаться луны, осторожно кралась к сараю. В голове билась одна мысль: надо выручать корову, которой тоже могла угрожать опасность. Ведь если этот непрошеный ночной гость не насытился или подойдёт на запах крови и свежего мяса какой-нибудь другой его, тоже не залёгший в спячку, голодный бродячий собрат, несчастной Тунгуске уже не сдобровать.
Да и ей самой тоже!
Но в сарае было как-то подозрительно тихо, словно ничего и не произошло.
Только теперь ей шибанул в нос какой-то смрадный запах – видимо, исходивший от медведя.
Галина чуть не упала, споткнувшись о фонарь, и в ужасе замерла, прижав к себе ружьё. Шум мог привлечь к ней внимание ночного разбойника, и тогда ей уже не сдобровать! Одной с разозлившимся взрослым медведем ей не справиться, даже имея ружьё, да и стреляет она не так уж метко. А тут ещё непроглядная осенняя темень, да и страх мешают ориентироваться даже в хорошо знакомом пространстве двора и сарая, чего не скажешь о лесных хищниках: тем ночь – помощница, внезапно нападать легче!
Постепенно, чутко и настороженно прислушиваясь, Галина услышала равномерный шум втягиваемого и выдыхаемого ноздрями воздуха и уже начала что-то различать в полумраке погружённого в тишину сарая.
Она увидела корову, обессилевшую после трудных родов и страшного зрелища смерти погибающего на её глазах детёныша. Да ещё, видимо, самоотверженная Тунгуска пыталась как-то закрыть собою новорождённого телёнка, и рассвирепевший медведь расцарапал её бок своими огромными длинными когтями, и она истекала кровью – это её тёплый и неприятный дух женщина явственно теперь почувствовала, сразу тогда не поняв, что это за странный сладковатый запах.
Да. «Счастливая случайность, однако, или Ангел-хранитель спас. » – думали они потом с мужем. Ведь, не попади Галина сразу в голову, разъяренный выстрелами раненый зверь смял бы и растерзал её в кромешной темноте сарая.
Уже немного рассвело.
Небо начало бледнеть, потом нежно розоветь; с побережья потянуло свежими морскими водорослями и сырым холодом.
Страшная ночь кончилась, и Галина, поняв, что ей больше ничего не угрожает, без недавнего страха подошла к мёртвому хищнику и рассмотрела наконец и его, и место побоища.
Зрелище, надо сказать, было не из приятных и не для слабонервных: лужа крови – всё, что осталось от бедного телёнка, отвратительная оскаленная морда и лохматая туша медведя. А рядом – израненная стонущая, как человек, страдалица корова.
Одно радовало: Тунгуска была жива, а беспощадный ночной гость мёртв и никому уже не сможет навредить!
«Отходил, лесной бродяга, своё. А лучше бы спал сейчас в своей тёплой берлоге – дольше бы прожил. Но сам ведь виноват, не надо было так зверствовать!» – словно пыталась оправдать себя сердобольная и жалостливая к любому зверью Галина.
Потом, сходив в дом, наконец оделась потеплее – выбежала-то в ночной суматохе в одной ночнушке и халатике, наспех накинутом. Нашла вонючую и чёрную, как дёготь, ихтиоловую мазь и, смазав ею пораненные бока коровы, побежала в посёлок за ветеринаром.
Оказалось, убитый Галиной медведь на самом деле был беременной медведицей, которая в конце января-начале февраля должна была уже родить. Жаль её и так и не родившихся медвежат.
В ту ночь в их посёлке побывал ещё один такой же медведь-бродяга – видать, тоже не залёг на зимнюю спячку, голодный. Вот и зашёл он, нарушив все медвежьи законы, на территорию другого медведя, что обычно у них не допускается. А может, это. муж той убитой медведицы был? – как узнаешь теперь.
И он поживился неплохо: задрал и утащил свинью и потом ещё пытался даже напасть на сторожа сельповского магазина. Но тому тоже удалось подстрелить таёжного разбойника, правда, он его только ранил, и медведь ушёл в лес.
А это было вдвойне опасно – раненый зверь!
Но вскоре поселковые мужики во главе с вернувшимся из тайги Сергеем выследили этого беспокойного злобного медведя-шатуна в лесной чащобе и застрелили его. Правда, он напал-таки на мужа Галины и успел повредить ему руку. Хорошо хоть, не правую и не так сильно, а то бы конец его охотничьему промыслу! Ведь с одной рукой охотник – уже не охотник!
Я вот думаю: какая же всё-таки Галина! – такая маленькая, худенькая – а отважная оказалась, не испугалась медвежьего «террора», самоотверженно защищая себя и любимую корову!
Да, наверное, и про таких вот, как она, сказал наш известный поэт Н.А.Некрасов: «Есть женщины в русских селеньях. »
И этот случай с медведем – тому подтверждение!
А сколько хороших, добрых и отважных людей в охотничьих артелях, леспромхозах, разбросанных по всей обширной дальневосточной тайге, в притаёжных рыбацких посёлках!
«Здешние места не терпят слабаков, предателей и трусов – они здесь просто не выживут! И не приживутся! Природа ведь не терпит пустоты. Пустоты души – особенно!» – говорил муж Галины, повторяя не раз слышанные им слова отца.
Много ещё чего услышала я от моей новой знакомой – и тогда, в гостинице, и потом, когда подружилась с ней и побывала у них с Сергеем в гостях – на побережье и в их маленьком домике на краю огромной тайги, то прекрасной и щедрой, то опасной и непредсказуемой.
Но это – уже другие истории, невероятные и не менее страшные, а порой – даже драматичные или трагические.
ПРОДОЛЖЕНИЕ – ЗДЕСЬ: ИСТОРИЯ ВТОРАЯ. ПОЛОСАТЫЙ РАЗБОЙНИК – http://www.proza.ru/2012/04/21/534
1.Эти истории цикла можно читать и по отдельности, без продолжения.
Их объединяют только главные герои: Галина и Сергей.
Просто разбила его на части. И чтобы понять содержание, начните с первой, а дальше. если не пропадёт интерес!
2.Если что – не так, вы уж меня простите, дорогие читатели: кое-что забылось за давностию лет, кое-что. присочинили тогда герои этих полуфантастических историй-баек (их имена и фамилии изменены, и любые совпадения чисто случайны!). Да и я. тоже!
© Ольга Благодарёва, 2012
Это произведение, как и все остальные, имеет авторское свидетельство
и защищено Законом «Об авторском праве».
Никакая его часть не может быть скопирована и использована в любом виде без письменного согласия автора и обязательного указания на источник цитирования!
ЗДЕСЬ публикую в небольшом сокращ. (журнальный вариант).
Немного о медведях!
«РИА Новости»:
Лето 2016 года.
«Медведь забрёл почти в центр Хабаровска и был обезврежен нарядом полиции.»
+
В это же лето другой медведь зашёл в один из магазинчиков Биробиджана и был застрелен вызванным нарядом милиции.
Фотокартина – из ИНТЕРНЕТА.
Спасибо автору!
Таёжные истории-4. Ночь в старом зимовье
Эти истории таёжного цикла можно читать и по отдельности, без продолжения. Я просто разбила его на части.
Их объединяют только главные герои: Галина и Сергей.
Но, чтобы лучше понять содержание, начните с первой, «Медвежий террор» – http://www.proza.ru/2012/04/15/1453 – и дальше. если не пропадёт интерес!
НОЧЬ В СТАРОМ ЗИМОВЬЕ
Шумит дремучая тайга.
А жить в тайге – совсем не шутка!
Морозы страшные, пурга,
От воя волчьего так жутко. *
Говорят, мечты сбываются, если очень-очень этого захотеть!
Вот и я (приехав из далёкого и жаркого Узбекистана за романтикой и живя уже второй год в Приморье) решила исполнить ещё одну свою и дедушкину давнюю мечту: увидеть настоящую тайгу. Он ведь до неё так и не добрался, доехав только до Алтая.
В школе как раз были осенние каникулы, дети радостно отдыхали от «трудов праведных», поэтому особой нужды во мне в это время ни у кого не было.
Стоял конец октября, но погода была прекрасная: тепло и сухо, и я решила отправиться в гости к моей новой знакомой – нанайке Галине. Она меня давно приглашала, чуть ли не с первых дней нашего знакомства во Владивостоке.
До их далёкого северного райцентра я из Владивостока благополучно долетела на маленьком рейсовом самолёте Як-40 – «кукурузнике», как его прозвали в народе. Галина и Сергей встретили меня, и на их новеньком мотоцикле мы добрались до посёлка на побережье.
Рыбацкий посёлок был небольшой и очень красивый, хотя состоял всего-то из двух длинных, кривоватых и узеньких улиц, идущих почти параллельно друг другу и морю.
В посёлке есть рыболовецкий колхоз. Живут там люди разных национальностей, очень добрые и простые, в основном, конечно, рыбаки.
Осенью, зимой и ранней весной они ловят кОрюшку. Рыбка эта довольно мелкая, но удивительного вкуса, пригодная к употреблению как в жареном, так и в сушёном, вяленом или солёном виде. Местные именуют её. огурцом. Да-да, это из-за ярко выраженного огуречного запаха свежевыловленной рыбы! Удивительно, правда?
Летом там ловят в основном лососёвые породы рыб. Это очень вкусная рыба, у неё красивое оранжево-красное мясо. Есть её в любом виде – просто удовольствие! Я даже в сыром её пробовала и ела потом не однажды у своих знакомых корейцев! – «Хе» называется.
С одной стороны посёлка – залив, синевато-бирюзовое море, пока не покрывшееся льдом, с другой – тайга, всё ещё прекрасная и в это время года: яркая, разноцветная.
И тайга для местных жителей тоже кормилица. Они делают компоты, варенье из таёжных ягод: голубики, брусники, клюквы. Вкусное, м-ммм. Дарит тайга и самые разные грибы: маслята, белые, опята, подосиновики и подберезовики. Встречаются заросли лиан лимонника и кустов кедрового стланика с небольшими, но очень вкусными шишками. Представляете: из зелёных местные женщины даже варенье умудряются варить! – довольно своеобразное, но вкусное: я попробовала!
Маленький домик, о котором Галина мне столько рассказывала, находился и впрямь на краю самой настоящей дальневосточной тайги!
Там, почти в тайге, я и прожила три незабываемых дня, которые подарили мне мои новые друзья.
Утром мы с Галиной гуляли по берегу моря, кормили чаек, собирали водоросли, красивые камушки и редкие ракушки. Днём ходили в лес – правда, не очень далеко, «орешничали» – то есть орехи лесные собирали (в тот год их уйма уродилось!), а ещё лимонник. Да, и шиповника набрали – и его там тьма-тьмущая везде была, украшение осенней тайги, её алые бусы! Да крупный какой и вкусный! И полезный очень!
Люблю эту чудесную осеннюю пору, когда нет уже назойливой мошкары (мошкИ по-здешнему) и не слышно занудного комариного писка. Воздух чистый и свежий, по утрам становится то звонким и голубовато-прозрачным, как хрусталь, то – пустым и гулким – по вечерам, когда звуки слышатся далеко-далеко, на сотни вёрст разносятся по округе.
А по вечерам, после ужина, когда возвращался Сергей, мы «чаёвничали» втроём: пили самый вкусный на свете, духмяный** и красивый чай (или взвар) из таёжных трав и ягод – шиповника, боярышника, земляники, голубики, малины и ежевики.
И потом я, напившись этого их чудного чая, с замиранием сердца слушала удивительные истории-байки из таёжной жизни. Муж Галины тогда много чего рассказал, а рассказчик он был, надо сказать, замечательный – как он сам говорил, «в батю пошёл, Прокопа Пантелеевича»!
Что меня, как филолога, сразу удивило – это поразительно чистая речь его, умение грамотно говорить и выражать свои мысли. Нет этих деревенских «кушать», вместо «есть», «калидор» вместо «коридор» и т.п. Такое впечатление, что охотники и рыбаки там заканчивают филологические факультеты и всю жизнь оттачивают речь!
А ведь они живут месяцами, в одиночку (!) в глухой тайге или в море. Цельные натуры, они не зависят от чужих мнений и одиночества не боятся – оно их приучает размышлять наедине с собой; живут в согласии, в гармонии с природой и находят в этом истинное счастье, мыслят и рассуждают мудро. Оттого и речь ясная, меткая, без этой нынешней зауми и иностранщины, засоряющей наш прекрасный русский язык.
Я слушала Сергея очень внимательно, стараясь ничего не пропустить (а на память я никогда не жаловалась, с детства развивала). И поэтому-то теперь, спустя уже много лет, помнятся мне его необычные, подчас драматические или просто невероятные истории.
Один из его рассказов об удивительном и даже немного мистическом случае в тайге я и постараюсь, по возможности сохранив стиль и лексику, передать от лица Сергея.
— Охотником-то я стал не случайно. В нашем роду все мужики, хоть и живём на берегу моря, не рыбачили, а охотничьим промыслом жили. Кто – на белок, лис, песцов и соболей ходил (их тогда в этих местах тьма-тьмущая была!) – стреляли, капканы ставили, кто – на кабанов, на изюбра, а кто – и на самого большого зверя, медведя, хаживал – как мой дед Пантелей, например. Силач был!
И отец мой, Прокоп Пантелеевич, тоже был промысловиком. Знатный, говорят люди, был охотник! Смелый да удачливый!
Когда ему уже сорок было, устал он, вконец, от одиночества и бродяжьей таёжной жизни, вдоволь наглотавшись хвойного воздуха, приправленного дымком костров, истоптав по звериным тропам не одну пару сапог и ичигов. Захотелось ему почаще возвращаться в тесный людской мир, не в пустую избу, а к родному очагу. И уже не у таёжного костра, а среди домашних стен, возле тепла и ласки жены и детишек согреть загрубевшую в долгих походах мужскую бродяжью душу.
И он… женился. На ком? – а это уже отдельная история, потом расскажу.
Когда я родился, отец души во мне не чаял, давно ведь о сыне-то мечтал! А вот сестёр и братьев у меня потом не было: не дал Бог. Потому и рос я единственным и горячо любимым сыночком.
Но Вы не думайте: родители меня вовсе не баловали, как бывает, когда один ребятёнок в семье растёт! Вовсе нет, никогда я не был баловнем и белоручкой!
И в тайгу начал ходить ещё в детстве. Вместо. детсада!
Лет с восьми уже отец научил меня ходить на «самоделках» – коротких охотничьих лыжах (магазинных, длинных, неудобных в тайге и хрупких, он не признавал, да и дорогие они), без компаса и карт находить дорогу по звёздам. Однажды, указав на небо, густо усеянное звездами, он показал мне Большую Медведицу и попросил обратить внимание на Полярную звезду, сверкавшую ярче всех остальных. Сказал, что эта звезда всегда приведёт заблутавшего человека домой.
Вообще, советы батя мой всегда давал очень дельные и практичные: «Когда заходишь в тайгу, смотри – с какой стороны солнце, чтобы на выходе оно было с другой стороны. Решил что заблудился – не дёргайся. Сядь на пенёк, отдохни, перекури, успокойся и тогда только принимай решение. Зверей не бойся – бойся людей, они в сто раз хуже бывают!»
Ещё батя сказал, что у таёжных охотников в голове. своя карта! И идут они по ней, не сбиваясь с пути, каким-то особым чутьём угадывают опасность.
Он учил меня распознавать разные птичьи и звериные следы – постепенно к таёжной жизни приучал: хотел, чтоб и я по его стопам пошёл, продолжил его дело. Дескать, не самое плохое это дело для мужчины – охотницкое ремесло, хоть и трудное, конечно!
Ещё он объяснял мне, что, охотясь на белку (или хитрого соболя), нужно так обойти дерево, чтобы из-за ствола торчала лишь мордочка зверька. Прицеливаешься по носу, а дробь уже сама найдёт цель, лучше – в глаз: так шкурка целой останется, не попортится, а значит, дороже продастся.
И я с детства научился бережливому отношению к тайге и к огню, потому как видел, как страшны таёжные пожары, как нелегка и сурова, а порой и очень опасна жизнь таёжного охотника, который мало бывает дома, чтобы побольше чего-то добыть и прокормить себя и свою семью – если ещё посчастливится её заиметь, конечно.
— Однажды зимой, когда мне исполнилось семнадцать (мамы уже год как не было в живых, от аппендицита померла: не успели в больницу довезти. ), отец решил взять меня на последнюю – как он сам решил – охоту на медведя: шатун неподалёку где-то завёлся, пакостил много людям. Да и вообще, он, не залёгший в спячку, будучи голодным, а значит, злым, был очень опасен для охотников.
Раньше отец не раз на «Потапыча», «Хозяина» (как его тут испокон веков называют), хаживал с другими охотниками. Люди говорили, мастак был батя медведя с одного выстрела «заваливать»! Его в нашем посёлке так и прозвали: Прокоп-медвежатник. Но не зря говорят: старость – не радость. И глаза у него уже стали не такие зоркие, и рука не такая меткая, да и сила уже не та, что прежде. А мне-то всё в новинку, первый раз я, пацан ещё совсем, как взрослый мужик на медведя пойду! «Вот будет, – думаю, – что потом друзьям да девчатам рассказать, развлечь их на танцах в нашем Клубе – «Дворце культуры» – как мы его в шутку называли.
. Рано утром, когда ещё солнце даже не взошло и наст был подмороженный, а значит, крепкий, встали мы на свои лыжи-самоделки и двинулись в путь. И Жульку, лайку нашу, с собой тоже взяли – она всегда с батей на охоту ходила, любила это дело! Без собак он в тайгу никогда не ходил, и часто сразу с двумя: так надёжней!
А тайга зимой красоты небывалой! Стоит стеной, вся заснеженная, кедры, сосны и ели – как сказочные царицы-красавицы, в белых шубах и шапках, не шелохнутся. Сколько раз видел я всё это, а вот никогда не надоедает красота лесная! Ну какой художник смог бы нарисовать такое?! Только сама Природа-матушка!
Иду, любуюсь и холода не чувствую. Жулька тоже радуется, по сугробам чёрным пятном ныряет и весело тявкает на ворон и галок. А те, вспугнутые ею, улетая, роняют на нас с огромных кедров замёрзшие шишки.
Отец всё ворчал на меня, чтобы я «ворон не ловил», не зевал то есть, а был начеку. Дескать, с медведем-шатуном шутки плохи! А именно его мы и искали. Батя наткнулся на него недавно, когда на белок и соболей ходил. Этот «Потапыч» почему-то не залёг в спячку, как все его мохнатые собратья по осени делают: либо жиру к зиме не подкопил (пожары, видать, прогнали с родных угодий), либо разбудил его случайно кто-то, шатаясь по тайге.
Отец идёт первым, вперёд смотрит, а я – след в след за ним.
Но на красоту таёжную всё равно любоваться успеваю, как батя ни ругает меня. Не может он понять: чего на неё любоваться, если столько раз я всё это видел. Сам-то он почти всю её исходил вдоль и поперёк, много дорог протропил (проложил, значит) и знает всё на тыщу вёрст вокруг, и ничем его уже здесь не удивить. «Да и не до этого сейчас: шатун – зверь особо опасный, коль голодный и злющий!» – говорит.
«Так что, гляди в оба глаза, сынок!» — повторял отец, а сам уверенно шагал по тайге. Словно по просёлочной дороге шёл, а не по заснеженным лесным дебрям и сугробам пробирался!
А вот и ленивое зимнее солнышко словно засовестилось, что проспало, и торопливо начало вставать над тайгой. Сначала оно сделало слабую попытку выглянуть из-за горизонта, а потом поднялось и поярче уже засветило – проснулось, наконец, разрумянилось!
Иду за отцом по проложенной им дороге, искрящейся в лучах проснувшегося солнца крошечными разноцветными алмазиками, слепящими глаза; дышу здоровым таёжным воздухом, набрав его полные лёгкие – с запасом!
Хорошо!
— Время уже близилось к обеду, когда мы, уставшие и замёрзшие, подошли к старому охотничьему зимовью, обжитому ещё дедом моим (он называл её по-старому: зимовейка или зимовьЁ).
Эта маленькая невзрачная избушка из лиственничных брёвен, очень толстых и крепких. Небольшая совсем: шагов пять-шесть в ширину и столько же в длину. Смотрит она на мир двумя небольшими подслеповатыми окошечками на смежных стенах. Отец мне говорил, что окошки такими делались специально: чтоб крупный зверь не вломился, особенно медведь-пакостник. Дверь поставлена им позже: крепкая, дубовая, на кованых, мощных петлях, с тяжёлыми засовами снаружи и изнутри (в целях защиты от медведей-пакостников). Но на замок снаружи она никогда не запирается: не принято это здесь у нас! Да и от кого тут, в тайге-то, закрываться? А если уж кто сильно захочет войти, так и замок сорвёт, верно?
Конечно, крыша над головой, надёжные стены да жаркая печурка много значат для таёжных охотников, полжизни которых проходит в лесу.
Да и думаю, не один человек спасался в этом зимовье в дожди, пургу, в зимнюю стужу и благодарил того, кто его поставил и приспособил для жизни, не дал замёрзнуть в тайге таким же, как сам, таёжным собратьям-охотникам. А может, и беглых каторжников и «зэков» видала эта избушка-старушка: их в наших краях всегда полно водилось-шаталось, с царских времён ещё. Много их здесь сгинуло, много осело в наших краях.
. Жулька, хоть и устала тоже, живенько обежала зимовье, полаяла по-хозяйски для порядка на все четыре стороны и прошмыгнула в дверь.
Отец был здесь ещё по осени. Он, как это принято в охотничьем братстве, пополнил тогда запасы съестного в железных коробах и бочке (так прятали его от зверья непрошеного, особенно от медведя!): добавил ещё муки, круп, соли и спичек, запасся дровишками и сухой хвоей и берёстой – они разжигают печку без всякой бумаги, воды из ручья в большой бидон и флягу натаскал.
Всё это было на месте – значит, никто здесь до нас не появлялся.
На стенах висели пучки зверобоя, мяты, чабреца и прочих трав, годных и для лечения, и для душистого целебного чая, согревающего и в осеннее ненастье, и в зимние холода.
Вообще, и в этом зимовье, в других всегда хранились обязательные запасы: дрова, спички, соль, иногда даже сахар, крупы и сухари, и, по неписаному закону взаимовыручки, любому охотнику или просто случайному путнику позволялось в нём обогреться, переночевать и даже попользоваться съестными припасами. Но ВСЁ не съедать, про других помнить!
Таковы неписаные, но строгие законы тайги, испокон веков!
. И вскоре в крошечной каменной печурке весело заполыхали лиственничные и берёзовые дровишки, а в небольшом закопчённом котелке забулькала похлёбка – особая, охотничья, вкусная!
Поев, попив душистого и вкусного чая из шиповника, зверобоя и мяты, взятых из дома, накормив Жульку, мы с батей растянулись на полатях-нарах, постелив мягкие лиственничные ветви-лапы вместо матраца и накрывшись стареньким байковым одеялом, принесённым сюда отцом.
Постепенно в захолодевшей избушке стало теплее, но мы щурились и плакали от едкого дыма, наполнившего всю комнату.
Жулька тоже щурилась и плакала вместе с нами!
Хотел я дверь открыть, чтоб дым весь вышел, так отец не дал. «Нечего, – говорит, – тепло наружу выпускать! Так нам хату не согреть! А дым сейчас к потолку подымется – не угорим, не бойся!»
После обеда мы недолго нежились – пошли того шатуна искать.
— Но день прошёл впустую. «Наш» хитрый Потапыч, видать, ушёл в глубь тайги или в какой-нибудь посёлок, где хищнику всегда можно чем-то поживиться.
Зимой рано темнеет, и мы поспешили засветло вернуться в зимовье. Ночью в тайге делать нечего!
Темнота лениво заползала в маленькие окошки, и мы зажгли керосиновую лампу-коптилку. Отец подбросил в печурку охапку дров, и огонь опять весело-весело заболтал о чём-то по-своему, приплясывая и разгоняя мрак и холод.
Дыма уже столько не было, воздух начал прогреваться, и в избушке было тепло и уютно.
Батя сварил кашу с вяленым и подкопчёным кабаньим мясом. Дома такую не сваришь, здесь – дымком попахивает, как на костре в походе! Вкуснотища!
А ещё отец напоил меня своим духмяным чаем из сушёных ягод, с ржаными сухариками он тоже был вкусным необыкновенно!
После ужина мы улеглись на нашу мягкую хвойную «постель». Жулька, набегавшись за день по тайге и изрядно устав, улеглась тоже, слабо, только одними ушами, реагируя на звуки и шорохи, которые раздавались в изобилии вокруг и указывали на пробудившуюся ночную жизнь тайги. А вскоре, разомлев от тепла и сытной еды, задремала, иногда поклёвывая пол своим острым носом.
— Но спать ещё было рано, непривычно, и я стал просить отца рассказать что-нибудь из охотничьей жизни.
Ох, как он много разных таёжных баек знал! Что – от отца и деда, слывших отменными рассказчиками, а что – и сам сочинит (фантазии у них у всех хватало!) Часто он нас с мамой то своими россказнями смешил, то пугал «страшилками» про тигров и медведей да про Лешака таёжного. И дед мой, помню, детишек поселковых любил пугать своими рассказами о проделках лесного чудища. «Он ведь хозяин здесь, что захочет, то в своём лесу и сделает, – говаривал старый таёжник. – Только крещёным он никогда ничего дурного не делал. Вот потому-то многие тунгусы (эвенки то есть) и нанайцы нашу веру христианскую принимают: так они старика Лешака задабривают!»
Ну вот, значит, начал батя рассказывать свою байку про лешего: как он ураганы зимой посылает и просеки в лесу прорубает – да такие, будто кто-то широкую дорогу там проложил. Однажды, говорит отец, он сам зимой как-то шёл по такой просеке и своими глазами видел, как Лешак рябину нагнул да и жрал прямо ртом ягоду замороженную… Лохматый, маленький, страшненький!
А потом как зыркнул на отца глазищами и – в лес! Только его и видели.
Я, конечно, не очень поверил в эту отцовскую байку – не маленький ведь уже, в сказки верить! Посмеялся!
И вдруг за стенами избушки послышался сначала скрип снега, будто кто-то очень большой взад-вперёд ходит.
А потом откуда-то из тайги стал доноситься тихий, не очень отчётливый разговор.
Кто бы это мог быть тут, ночью, кроме нас?!
Жулька, как от толчка, сразу вдруг проснувшись, первая встревожилась. Она потянула воздух своим остреньким носиком и недовольно заворчала.
— Бать, слышишь? – спрашиваю шёпотом. – Вроде, голоса какие-то слышны.
— А ну, тихо! Помолчи! – отвечает мне так же шёпотом.
И Жулька уже не на шутку всполошилась. Ощетинилась на загривке вся и рычит, к двери осторожно подступает, хотя и побаивается чего-то.
А за дверью кто-то стоит, торопливо по ней шарит-ищет – видно, дверь пытается открыть!
Взял отец ружьё, тихонько, на цыпочках, к двери подошёл, прислушался.
— Кто это здесь? – спрашивает.
Но в ответ что-то вдруг как застонет, как завоет!
И дверь вдруг распахнулась настежь!
Я аж вскрикнул с перепугу от неожиданности!
И тут в избушку нашу ворвалось, ввалилось что-то без лица и тела, всё в белом, пахнуло морозным холодом и снегом глаза нам залепило, заухало птицей ночной.
Привидение, что ли.
— Ах, так! А ну, сгинь, нечистая сила! Сгинь, сгинь, сгинь! – взревел отец и, трижды перекрестившись, грянул из берданки в темноту ночи.
И всё вдруг смолкло, исчезло с глаз долой.
Я стоял возле отца как вкопанный, зуб на зуб не попадал. Жулька, всегда такая отважная, жалась к моим ногам и испуганно скулила.
В зимовье было почти темно. Отец трясущимися руками чиркнул спичку и зажёг лампу. Всё: пол, наша постель и мы сами – запорошено снегом.
А дверь-то. плотно была закрыта, на засов.
Отец ещё трижды перекрестился, улыбнулся и говорит:
— Вот, сынок, видишь – как боится вся нечисть нашего крестного знамения! Только этим и спасаемся! А ещё вот этим! – и на берданку показывает.
Смотрим: в двери зияет дыра, пробитая отцовской пулей, Потапычу-шатуну предназначавшейся.
— Ураган, наверно, прошёл в лесу, а дверь ветром-то и открыло! – говорю отцу.
— Ураган? Ну уж нет, много ты смыслишь! Пойдём-ка лучше посмотрим, что там!
И отец смело шагнул за порог. Я – следом, хоть и не охота было идти в страшную холодную темень. Жулька – за нами!
— Смотрю: почти полная уже луна, как огромный шар, висит над тайгой и освещает всё вокруг мутновато-жёлтым светом. Спокойно и важно горит-пылает, как драгоценный жёлтый камень, яркая звезда созвездия Девы. Деревья стоят, не шелохнутся. Морозно. Снег на поляне перед зимовьем опять переливается уже не в солнечном, а в лунном свете миллиардами крошечных разноцветных алмазиков.
Ничто и никто не нарушают тишину.
Отец сказал, прищурясь:
— Пошли в избу, умник!
Мы зашли в зимовье, снова закрывшись на засов. Отец подбросил ещё несколько полешек, и комната осветилась ярким весёлым огоньком разгоревшейся печурки.
Я стряхнул снег с постели и вымел его из избушки. Мы снова стали укладываться спать. Страх уже прошёл.
— Это всё оттого, что я дверь нашу забыл покрестить, как меня дед с отцом когда-то учили! Только они говорили не покрестить, а окстить – по-старому, – вдруг сказал отец.
И он с опозданием торжественно закрестил дверь и отдушину.
Мне было смешно за ним наблюдать! А он вдруг зашептал какие-то одному ему известные тайные слова. И. сплёвывал при этом через левое плечо! Смешной такой стал! – прям как старый таёжный нанаец-шаман! – жил от нас такой когда-то неподалёку. Медведь его, бедолагу, потом разодрал. (Расскажу Вам как-нибудь про него и жену его, красавицу Марию! А заодно и про историю моего рождения!)
— Была уже глухая полночь. Тишина за стенами. Отец заснул первым и вскоре стал похрапывать на все лады, будто ничего и не произошло.
А я всю ночь видел страшные сны: то с тем Лешим в лесу встречался, то с медведем огромным боролся и, наверное, громко кричал, мешая спать Жульке, примостившейся под боком.
Вот такая история произошла с нами в старом зимовье!
До сих пор не пойму: что это тогда там было, а. Дверь-то заперта изнутри была! Прямо «чертовщина-небывальщина» какая-то.
Да, а медведя того хитрого, шатуна, мы с отцом и ещё одним охотником всё-таки выследили потом и убили, чтобы не мешал, не шатался по лесу и таёжным посёлкам да не пугал честной народ.
Это и было моим первым «боевым крещением», как говорил батя.
А вскоре я подрос совсем и стал тоже ходить и на пушного зверя (для денег), и на крупного (для мяса), как взрослые охотники. И навсегда запомнил советы отца: не забывал крестить своё временное таёжное пристанище!
От греха и от всякой нечисти подальше!
Не знаю, как вы, а я почему-то стал верить. в сверхъестественные силы. Существуют они, ага! Как и всякие духи и нечисти таёжные.
**То же, что душистый, пахучий (диалект.)
© Ольга Благодарёва, 2012
Это произведение, как и все остальные, имеет авторское свидетельство
и защищено Законом «Об авторском праве».
Никакая его часть не может быть скопирована и использована в любом виде без письменного согласия автора и обязательного указания на источник цитирования!
ПРОДОЛЖЕНИЕ ЗДЕСЬ: ИСТОРИИ ПЯТАЯ и ШЕСТАЯ. ТАЁЖНЫЕ «ТРЕУГОЛЬНИКИ» – http://www.proza.ru/2012/05/05/910
Если что – не так, вы уж меня простите, дорогие читатели: кое-что забылось за давностию лет, кое-что. присочинили тогда герои этих полуфантастических историй-баек (их фамилии и имена изменены, и любые совпадения чисто случайны!). Да и я. – тоже: дофантазировала! 😉
Здесь публикую в небольшом сокращ. (журнальный вариант)
Фото – из Интернета: Зимовье таёжного охотника.
Спасибо автору!